- Скучно тебе, Большая Старая?
Стервятник сидит на траве, опираясь спиной о волосатый бок огромной паучихи, сюртук его пропитанный вязким ядом, влажно блестит, будто лакированный.
Огромная паучиха молчит, жевала ее не шевелятся, Большая Старая спит, она и не просыпается никогда, но для разговора не всегда нужен голос, и уж точно Большой Старой не надо просыпаться чтобы поговорить со старым знакомцем. Друзей у пауков не бывает.
Город глухо ворчит за пределами Парка Большой Старой, трубы блюют в небо черным дымом, машины рыча разрывают пространство, люди говорят, кричат, стонут, блюют кровью, глотают сперму, зачинают, убивают, заболевают и выздоравливают. Поляна Старой Паучихи надежна оплетена куполом паутины, а ее сны хранят парк от любых прикосновений Города, с его насквозь больными побуждениями.
Отец Птиц позволяет цилиндру сползти на нос и хмыкает, продолжая диалог. Иногда к Большой Старой забредают человечьи паучата, посмотреть пару сказок, полетать, помучиться, умереть чужой, а то и своей смертью, скучно Паучихе не бывает у нее много дел, большой народ и уйма нитей из которых она плетет паутину, и гости. Стервятник, к примеру, тоже паук, своего рода.
- Парочку на море, остальных в кладовую, - нежно мурлычет Стервятник, и облизывает губы, лицо его покрыто ядом, будто прозрачной смолой, весь он теперь черно-перламутровый. Стервятник не чувствует вкусов, а те кто выпил достаточно яда чтобы внятно описать его вкус, слишком быстро умирают, не успевают поделиться впечатлениями.
- Нет конечно, дверь открыта, захотят выберутся, захотят проживут всю жизнь вне. Я бы поставил на парня, он кажется слишком авантюрен для пресного валяния на берегу, но что я понимаю в людях, а Старая?
Стервятник смеется, когда Паучиха недовольно ворчит.
Он обходит ее и целует жевала.
- Я потом покажу тебе эту паутину, мать Пауков, уверен, тебе понравится. В пауках-то ведь я разбираюсь?

Яд стекает с него, как смола со ствола, и сам он становится каплей яда, прозрачной и чистой, и растекается по траве, чтобы подняться с пола прямо посреди холла Черного Дома, посмотреть на входную дверь, и рявкнуть:
- Хватит топтаться на пороге, открыто!