Сандра рефлекторно отступает назад и прижимается лопатками к груди Ретта. Нащупывает его руку и сдувает прядь волос с лица.
- Ну что? Мы осторожные и внемлем предостережениям Дома?

- Мы осторожные, но любопытные, - одной рукой Ретт придерживает девушку за плечи, успокаивая. Из темноты несутся запахи, которые он пока не в силах разобрать. Зато он почти чувствует, как эти запахи вымывают из тела усталость. - Давай еще раз - только сразу десяток?
Он оборачивается. Кажется, журавлики притихли, ожидая решения.
- Если тебе, конечно, их не жалко.

Смеется немного нервно:
- После Тринити у меня, похоже, наблюдается острый дефицит жалости. Надеюсь, временный.
Обрывает с ниток десяток ближайших журавликов, подает их Ретту в ладонях. Встряхивает рыжими кудрями:
- Можем хоть всех сразу подпалить.

- Мама, - звенит детский голос из темноты за окном, - мама, мне сложно дышать!

Сандра вздрагивает.
Журавлики осыпаются на пол с ее ладоней с тихим шелестом, похожим на спокойное детское дыхание.
Она приникает к окну и вслушивается. Это действительно снаружи или снова в ее голове?
Сандра уперлась кулаками в подоконник, костяшки побелели.

- Что? - Ретт рядом, пытается разглядеть хоть что-нибудь в темноте - безрезультатно. На Сандру страшно смотреть, в таких случаях говорят "увидела призрака", но это не передаст и десятой части того, что кажется на нее навалилось. - В чем дело?

- Ты слышал? Ребенок... Это был ребенок. Мальчик.
Голос Сандры отрывистый, похожий на карканье. Она вглядывается в заоконную темень, и от напряженного всматривания начинают саднить виски.

- Ребенок, - подтверждает Беглец. - Очередной морок дома, их тут ковшом греби. Пугалка для любителей в окна лезть.
Пугалка, ага. От обычных пугалок ТАК не бледнеют. Что-то она задела, что-то важное, уязвимое. Ретт осторожно берет сказочницу за руку.
- Это что-то значит?

- Это мой сын - хрипло отвечает Сандра. Она не поворачивается к Ретту. Говорит, глядя в окно:
- Морок... конечно, морок. Саймон мертв уже несколько лет. Как думаешь, Стервятник умеет поднимать только тех, кто умер в Доме?

- Мама! Мама! - мальчишеский голос звенит отчаяннее, но дыхания на крик ребенку не хватает, и вопль захлебывается.

- Саймон... - голос Сандры хриплый и тихий, она пытается откашляться и говорит громче, но так же сдавленно - Саймон!

- Только их, - Ретт не может этого знать, но сказать что-то другое - все равно что отпустить ее туда, во тьму. - Зато он может залезть к нам в головы, вытащить любое воспоминание, радость или кошмар. Это просто очередная иллюзия.
Хватка пальцев на запястье Сандры медленно, постепенно становится крепче.

Теперь говорит девочка, голос старше, и злее, чем-то напоминает голос самой Сандры.
- Саймон - Саймон, крошка Саймон, за которым не углядела мама, что ты с ним сделала, а? Оставила на прогулке? Бросила одного дома? Послушалась любовника?

- Ему сейчас было бы почти шесть - шепчет Сандра, не чувствуя боли в стиснутом Реттом запястье - я отвела бы его в какую-нибудь подготовительную школу... Помнишь, я говорила, что убегала от себя? Я убила его, Рыжий.
Она оборачивается и смотрит на него заплаканными покрасневшими глазами. Смотрит пристально, с вызовом даже.
Голос этой девочки вечно звучит в мозгу. Это ее голос.

- Убила-убила! - торжествующе заявляет девчачий голос, и вдруг невидимая девчушка заливается слезами, - ду-у-у-у-у-ра!
Окно появляется на месте черного провала само собой, не разменивая на отвод глаз.
Голоса стихают.

- Это не все, - Ретт смотрит ей в глаза. Пристально, так смотрят, пытаясь проникнуть в душу. - Ты рассказываешь не все. Мало сказать "убила", мало назваться виноватой. Что произошло?

Прислоняется затылком к заросшей ране Дома, к холодному оконному стеклу. Опускает веки и рассказывает монотонно, словно читает книгу. Воспоминания вспыхивают перед глазами картинками в темноте, комнатами Дома, бусинами на руке.
- У меня был муж, Кевин, лучший парень из всех, кого я знала. Он забрал меня из дома, увез от отца, это было важно, это было важнее всего на свете. Я не знала жизни без него, я начинала бояться одиночества, как только за ним закрывалась дверь. У нас родился сын...
Сандра с хрипом переводит дыхание.
- Саймон был болен. Астма. Но ничего, нам хватало денег, нам хватало на лекарства, мы боролись, мы любили... мы любили друг друга. И его любили.
Я не знала точно, кем работает Кевин. Не хотела знать. Однажды он пришел и сказал, что скоро его убьют. Он должен денег, очень много денег. Я плакала, я предлагала сбежать. Он сказал, что мы не сможем, нас поймают. Он сказал...
Сандра открывает глаза и смотрит на Ретта.
- Он сказал, что если Саймон умрет, страховки его жизни хватит на то, чтобы расплатиться и уехать. Чтобы начать новую жизнь. Я очень любила Кевина.
Сандра замолкает на долю секунды.
- Я прорыдала всю ночь. Кевин ушел на работу, он сказал, что наговорил глупостей, что я должна обо всем этом забыть, что он выкрутится. Его не было целый день. Когда у Саймона начался приступ, я заперлась на балконе и курила. Я целую пачку выдолбила, пока он задыхался. Вот почему я больше не курю, оказывается.
Она издает короткий неуместный смешок и замолкает.

Беглец молчит долго. Взгляд больше не пронзает насквозь, он что-то ищет, не может найти, но продолжает искать. Пальцы выстукивают странный ритм по стене.
- Что с ним потом случилось? - спросил он. Тихо, без эмоций в голосе. Лицо - маска, не разобрать, о чем думает Крыс. - С Кевином? Ты бы не ушла бродить, если бы все закончилось на этом.

- А?
Она словно приходит в себя, выходит из комы. Голос теперь снова живой, непохожий на прежний дикторский. Сандра смотрит на журавликов под ногами.
- Он пришел домой и увидел... это. Мы все сделали, как задумано. А потом я ушла. Не смогла больше на него смотреть. Даже на похоронах ни разу не взглянула. Обдолбалась какой-то дрянью, что в аптечке нашлось, собрала рюкзак и ушла. Я никогда в жизни до этого с рюкзаком не ходила. Хрен его знает, что там с Кевином. У него порядком денег должно было остаться после всего.
Сандра пожимает плечами. Смотрит на Ретта с прищуром.
- Как тебе такие игры, Рыжий?
В ее голосе теперь ни насмешки, ни вызова. Только очень много усталости.

Взгляд пуст. Он нашел что искал и теперь не уверен до конца, что с этим делать. Маска дрожит, пытается смениться выражением, хоть каким-нибудь - и не может выбрать, каким же.
- Не мне тебя судить, - голос совсем глухой. - Не мне, не кому-то из здешних обитателей, да и вряд ли хоть кому-то вообще. Никогда не был верующим человеком, но наверное только какая-нибудь высшая сила и сумеет. Такого выбора я бы ни одному врагу не пожелал.
Рука медленно поднимается и осторожно притягивает Сандру. Ближе. К себе. Обнять. Заслонить.
Маска застывает, так и не выбрав, чем ей стать.

"Стервятник рассудит" - говорит насмешливый девичий голос в голове Сандры.
Она не слушает.
Она не верит в то, что происходит. Такие, как Беглец, не убивают слабых и беззащитных. И презирают тех, кто это делает.
Такие уходят прочь, захлопнув дверь, и за их спиной покачиваются сотни журавликов на ниточках, которые пронзают убийцу обвиняющими взглядами, укоризненными взглядами, ненавидящими взглядами.
Сандра коротко вздыхает и зарывается лицом в его плечо. Вцепляется зубами в ткань куртки, чтобы не завыть от обрушившейся на нее вины и памяти.

Он застывает. Прижимая девушку к себе, замерев соляным столпом. Зарывшись носом в волосы, вдыхая запах. Все тот же - гроза и полевые цветы. Он хорошо знает, как пахнет убийство, он только что это проверял. Сейчас он его не чувствует.
Это может не значить ничего. Запах - не клеймо, не вечная метка, не гарантия. Всего лишь один из множества признаков.
Он все еще не знает, что бы сделал на ее месте. Этого никто не может знать, пока не настанет пора делать.
Они стоят неподвижно. Тьма бесится за окном. Звуки и запахи не проникают внутрь.
На том спасибо.

Сандра не плачет, не может плакать.
Воспоминания пронзают ее память новыми и новыми иголками, спицами, шпагами.
Теперь понятно, откуда берутся сказки, такие хорошие сказки, такие смешные и добрые сказки - сказки для мертвого сына.
Теперь понятно, почему она так отчаянно боится смерти невинных, смерти светлых, смерти добрых.
И понятно, почему ей нужен кто-то, кого можно обнять и забыть обо всем на свете - хоть на мгновение. Кто может выдать индульгенцию перед собственной совестью.
Пальцы Сандры путаются в рыжих прядях Беглеца, щекочут затылок и шею.
Сандра не хочет думать о том, что может скрывать его память, если уж собственная преподнесла ей такой великолепный сюрприз.

Столп медленно приходит в движение. Руки смещаются подхватывают - легко пропустить момент, когда Санра оказывается у него на руках. Ретт переносит сказочницу на диван, усмехается - не в первый раз уже. Осторожно укладывает. Гладит по лбу, по волосам.
- Тебе надо отдохнуть, - говорит он совсем тихо. Маска все еще на лице, но в голосе что-то проскальзывает. Какой-то намек на жизнь, если не на тепло.

Сандра ловит его ладони, не отпускает, тянет к себе. Оказаться сейчас в холодном щемящем одиночестве страшно до дрожи.
Целует пальцы, ребро ладони. Шепчет:
- Тебе нужно уходить?

- Нет, - губы чуть дрожат. Улыбка? Оскал? Что-то другое? - Если хочешь, могу остаться.

Сандра не отвечает.
Проводит языком по ребру ладони, запястью. Стягивает с Крыса мешающую куртку. Прохладные щекочущие пальцы проникают под футболку, пробегают вдоль позвоночника.
Она целует Рыжего - шею, подбородок, губы. Она не хочет думать ни о чем.

Сегодня Сандру не беспокоят во сне детские голоса.
Она просыпается и смотрит в белый потолок, испещренный цветными журавликовыми пятнами. Думает о том, как славно было бы просыпаться от бьющих в окно солнечных лучей, а не от примерещившегося шороха.
Беглец спит рядом, умостив взлохмаченную рыжую голову на ее плече.
Сандра улыбается и не замечает, как единственная теплая соленая капля скатывается из уголка левого глаза и прокладывает мокрую дорожку на щеке.

Бумажные птицы шелестят крыльями. Их шелест удерживает в странной полудреме. Если сон - океан, то он держится у самой поверхности, глядя на явь сквозь тонкую пленку воды. Шелест медленно, постепенно, вытаскивает что-то из памяти. Когда это что-то наконец обретает четкость, Ретт открывает глаза.
- Видимо, надеждой и упреком служат человеку журавли, - говорит он, явно что-то цитируя. - Что в твоем случае?

Голос Ретта не нарушает спокойную тишину, он в нее вплетается. Поэтому Сандра не сразу осознает, что сейчас придется отвечать. Может быть, даже смотреть в глаза. Жуть какая, вы только подумайте.
Разлепляет сухие губы, облизывает их и говорит все еще хрипловато:
- В моем случае все и сразу. Шесть ложек, можно не размешивать.
Понимает, что несет какой-то предрассветный бред, который можно почувствовать и трудно понять. Все равно. Ни на что более сознательное она пока не способна.